Н. Поздняков
Без елки
I
Морозно. Часа два уже прошло, как стемнело. Небо усеяно звездами. Посмотришь на них – и такими они кажутся бледными после красноватого огня фонарей, мерцающих на улице, слабо освещая ее. А хорошо бы осветить ее поярче в этот вечер: очень уж много народу ездит и ходит по ней. Всякий хлопочет о своем.
Кто плетется на извозчичьих санках, взвалив на козлы елку, которая при каждом ухабе грузно качается и тычет иглами в лица и седоку и вознице; кто едет без елки, нагруженный покупками в корзинках и бумаге; кто тащится пешком, плотнее кутаясь в шубу или плед и с трудом удерживая пакеты, которые, того и гляди, вывалятся из рук и рассыплются в разные стороны по тротуару; а кто так и просто, без всяких покупок и пакетов, чуть ли не бегом бежит в своем легоньком, холодном пальтишке, скромно мечтая о теплой комнате и стакане горячего чая.
В воздухе то и дело раздаются крики извозчиков и кучеров: «Беррргись! Эй!», и скрип санок, и грохот каретных колес, и фырканье лошадей. Так и кажется, что все это оживление и движение хочет разрастись в какой-то громадный, страшный хаос, в котором окончательно затеряется этот…
Впрочем, его и без того уж никто не замечает, никому до него дела нет. Он словно затерян и забыт среди бешеной суетни и шумной хлопотни…
Этот он – не кто иной, как маленький, худенький мальчик, бледный, с темно-голубыми грустными глазами, в рваном пальтишке, истрепанном картузе, глубоко сидящем на его голове, и драных заскорузлых сапожонках, которые состоят только из дыр и заплат.
Он страшно озяб. Ручонки его беспомощно засунуты в карманы. По стене временами пробегает дрожь, передергивая плечи и заставляя его невольно встряхивать головой. Но он как будто не замечает всего этого. Взоры его устремлены в окно первого этажа барского домика-особняка.
Там посреди большой комнаты, блестящей золочеными рамками картин, бронзовыми канделябрами и хрустальными подвесками на люстре, стоит высокая елка, убранная пряниками, яблоками, свечами, конфетами… Стоит она такая пестрая, точно веселая. А вокруг толпится множество детей с веселыми, радостными лицами. Звонкий смех их порой слышится ему даже сквозь окно.
И одинокий мальчик смотрит на них, и так ему хочется туда, в эту комнату, где весело и тепло!.. А вот и еще веселее становится.
Какой-то господин, высокий, пожилой, с лысиной и бритым подбородком, зажег спичкой длинную тоненькую свечу и стал подносить ее к свечкам на елке. Один за другим замерцали на них огоньки. Еще и еще, и уже вся комната залита их ярким блеском. А крики и смех детей стали еще яснее вырываться за окно…
Терпения наконец не стало. Он вынул руку из кармана, протянул ее к окну и робко стукнул в стекло. Но в комнате никто не слышал этого стука. Только крики еще раз резко и звонко раздались в ней.
Мальчик подождал немного, затем опять поднял руку и стукнул громче прежнего. В комнате все сразу притихли, как будто прислушивались. Снова раздалось дребезжание стекла под ногтями, слегка ударявшими в него. Тогда пожилой господин приблизился к окну, щурясь и вглядываясь в уличный полумрак, потом отворил форточку и высунул в нее недовольное лицо с нахмуренными бровями.
- Кто это там? Что за шалости? – послышался его строгий голос.
- Это я, барин, - ответил слабый голос мальчика.
- Кто ты? Что тебе нужно здесь? Дети, дети, - обернулся он назад, - отойдите дальше от форточки! Холодно, дует…
- Пусти-и-ите, ба-а-рин! – взмолился мальчик, и в голосе его послышались слезы.
Пожилой господин расхохотался и не то с досадой, не то с насмешкой проговорил:
- Вот фантазия!.. Пошел вон! Иди я за дворником пошлю, и он тебе розги даст…
Форточка захлопнулась, а господин отошел к елке и стал что-то говорить детям, указывая на окно.
Оборванный мальчик, еще раз взглянул на ярко блестевшую елку долгим, прощальным взором, отошел от окна и, понурив голову, тихо побрел по тротуару.
II
Все это хорошо видел и слышал старик извозчик, с густой, закрывавшей собою почти все его лицо бородою, покрытый инеем и ледяными сосульками, с высокой, нахлобученной на глаза и уши шапкой, в валяных сапогах и больших рукавицах. В ожидании седока он стоял тут же, на панели, переминаясь с ноги на ногу и похлопывая рука об руку, чтобы согреться, и от нечего делать глядел в окно, как зажигали елку. Изредка только он обращался к прохожим с предложением нанять его:
- Поедете, господин? Вот бы свез… Дешево бы прокатил. На шведке… Свезти, что ль?..
Но желающих долго не находилось, и старик продолжал переминаться на одном месте, похлопывая рукавицами и поглядывая в окно на елку.
Сначала он не обращал никакого внимания на мальчика: мало ли любопытных слоняется по улицам, не всех же замечать. Но, услышав, что мальчик стукнул в окно, он очень удивился такой великой дерзости и хотел остановить его. И непременно удержал бы, если бы не какой-то прохожий, который стал нанимать извозчика.
Пока старик торговался с ним, мальчик успел уже навлечь на себя гнев пожилого господина. А когда извозчик, не сговорившись с прохожим, снова подошел к окну, ему слышны были последние слова пожилого господина: «Или я за дворником пошлю, и он тебе розги даст».
Видел извозчик, как форточка захлопнулась и пожилой господин отошел к детям, а маленький оборванец, взглянув на елку долгим прощальным взором, тихо побрел по тротуару…
Старику стало жаль его. Он подошел к мальчику и окликнул:
- Эй, малый!
Тот остановился и поднял на него свои грустные темно-голубые глаза.
- Ты чей будешь?
- Мамкин.
- А кто твоя мамка-то?
- Прачка.
- А где ж она? На работе?
- Нет.
- Где же?
- Померла… Вечерось хоронили…
- У кого ж ты теперь живешь?
- У Дуньки Евстигнеевны.
- Что ж она тебя отпустила в эдакий мороз?
- Выгнала. Сказала: «Через час приходи! Мешаешь!»
Извозчик только крякнул. Затем постоял с минуту в раздумье и сказал:
- Полезай. Садись.
- Куда?
- А в санки.
- Дяденька, покатаешь?
Извозчик усмехнулся:
- Ладно, покатаю!
Они сели рядом. Старик взялся за вожжи, и санки бойко покатились вдоль улицы. Мелькали фонари. Магазины ярко блестели. Лошадиные морды то и дело проносились мимо, то обгоняя, то отставая, то встречаясь. Со всех сторон постоянно слышались крики:
- Эй, берегись! Право держи! Левей!.. Куды лезешь?
Мальчик долго смотрел на все, что его окружало и мелькало мимо него. Но мороз взял наконец свое: стал резать ему щеки и все чаще и чаще передергивал у него в плечах крупной дрожью.
Мальчик взглянул на старика и сказал:
- Дяденька, холодно…
- Ладно, сейчас тепло будет?
Они помолчали с минуту. Тогда мальчик спросил:
- Дяденька, там и елка будет.
Старик усмехнулся.
- Елка? – переспросил он и замолчал.
Мальчик не понимал, куда и зачем его везли. Вот они свернули с большой, светлой улицы в другую. Там фонари были уже маленькие и горели, как свечки. Езды той уже не было. И домики были такие крошечные, точно карточные.
- Дяденька, холодно…
- Не будет холодно, приехали, - сказал старик и повернул к воротам.
Вот они уже на дворе. Лошадь привязана. Старик ведет мальчика к дверям. Двери отворяются, пропуская через себя клубы пара. Перед ним низкая, маленькая комната. На столе чадит ночничок. У печки, нагнувшись, стоит толстая баба. На полу играют трое ребятишек. Тепло. Даже жарко.
- На вот тебе, привез, - говорит старик.
- Кого? – спрашивает баба.
- Сиротку нашел. Пущай у нас живет.
- Что ты? С ума сошел? У нас и так трое!
- Ну, значит, четвертый будет.
Баба только руками всплеснула.
- Не объест, - подтвердил старик.
Она качнула головой и принялась мешать в печке.
Тогда мальчик взглянул на старика и спросил:
- Дяденька, и елка будет?
Тот усмехнулся:
- Ладно, хорош и без елки!